Семейная трагедия А. Н. Толстого

22 января 1883 года был обычный зимний день. Но казалось, что всполошилась вся Самара. На заснеженную площадь к воротам окружного суда тянулась бесконечная вереница наемных кибиток и карет. Со всех сторон стекались пешие зеваки.
По распоряжению статского советника Смирнитского в зал пропускали только по заранее розданным билетам.
На скамье подсудимых сидел всесильный представитель дворянства Самарского уезда граф Николай Александрович Толстой. Он обвинялся в покушении на убийство земского служащего Бострома.

Тридцатитрехлетний граф был широко известен в Самаре как "самодур и кутила, однако не лишенный ума и фантазии" Во время дворянских выборов он прослыл ловким интриганом.

В мае истекшего 1882 года двадцатисемилетняя графиня Александра Леонтьевна Толстая, умная, красивая женщина, начинающая писательница, во второй раз и теперь уже бесповоротно ушла от Толстого к мелкопоместному дворянину Алексею Апполоновичу Бострому. Молодую женщину не остановила необходимость расстаться с тремя малолетними детьми. Не возымели действия ни угрозы мужа, ни уговоры родни - местных скудеющих помещиков Тургеневых, ни увещевания духовника и других священнослужителей, вплоть до специально посетившего ее на дому протоиерея самарской церкви.

20 августа в поезде, только что отошедшем от Безенчука в сторону Сызрани, произошла случайная встреча: Лакей донес графу Толстому, что на этой станции в вагон второго класса сели Бостром с "её сиятельством".
Через несколько минут в купе послышались крики и раздался выстрел. Прибежавшие на шум пассажиры увидели раненного в ногу Бострома, держащего в руках пистолет. По словам потерпевшего оружие он отнял у стрелявшего в него графа.

Николай Александрович Толстой был бессменным предводителем дворянства чуть ли не всю жизнь. В тогдашней Самаре значилось 68329 жителей. Попечение уездного предводителя обнимало "жителей обоего пола" втрое больше - 207710. Штаб-квартира уезда размещалась в губернском центре. И влияние уездного начальства в значительной мере затрагивало Самару.
В своем уезде предводитель дворянства был царь и бог. Граф Толстой одновременно значился председателем уездных присутствий по крестьянским делам, по воинской повинности, председателем совета по дворянской опеке, председателем уездного училищного совета, почетным мировым судьей. Сверх того, за Николаем Александровичем значился еще ряд губернских постов и должностей.
Впрочем, все эти чины и звания были лишь внешним выражением богатства. Граф Толстой был одним из крупнейших земельных магнатов губернии.

Графиня Александра Леонтьевна Толстая нарушила незыблемость и святость одного из главных общественных институтов - семьи. Не говоря уже о трех оставленных детях и о том, что она "оскорбила" общественное приличие, уходя от мужа беременной, она вдобавок выбрала не аристократа, человека "своего круга", а какого-то земского служащего.
А это было уже не просто нарушением неписаной кастовой морали, это было оплеухой всему "бомонду"
Во имя любви она разом порвала все многочисленные моральные путы, связывающие даму ее круга.

Выстрел графа поставил власти в затруднительное положение, вынудив их к принятию мер. В результате закон и официальная мораль разошлись между собой. Буква закона усадила графа на скамью подсудимых. Но сочувствие господствующей морали было целиком на стороне графа, защищавшего "семейные устои" и свою "честь" против "греховных и стыдных" поступков жены и ее возлюбленного.

На суде присутствовал кое-кто из постоянной челяди графа Толстого, так называемые панки. Это были дворяне-однодворцы, которым правительство отвело землю в Самарском уезде. У большинства панков от предков остались только древние родовитые фамилии - Шаховские, Трубецкие, Ромодановские и т. д. В Самаре они были известны главным образом тем, как ловко использовал их хозяин уезда. В день дворянских выборов всю эту голытьбу, часть из которой была даже неграмотна, привозили на графских лошадях в Самару. Наряжали в выданные напрокат фраки, и они, явившись в благородное собрание, единодушно голосовали за "хозяина".

По показаниям графа дело было так:
Оказывается, граф, заставший Александру Леонтьевну одну в купе (после того как поезд тронулся, Бостром ушел переговорить с кондуктором), вовсе не угрожал ей револьвером. Нет, он самым светским образом приглашал ее перейти в 1-й класс, "так как ей, графине, не пристало ехать во втором классе". Когда же во время этого галантного щебетания кавалера с дамой в купе неожиданно вошел Бостром, он, граф Толстой, вовсе не направлял ему в грудь револьвера. Он лишь, в соответствии с правилами "бомонда", "повернулся к нему", чтобы походя, одной репликой восстановить нарушенную учтивость момента, сказать, что "это верх наглости с его стороны входить, когда я тут".

А что же Бостром? Вместо того, чтобы, не роняя своего достоинства, с легким поклоном удалиться и ждать за дверью с вызовом на смертный поединок, он ведет себя как невоспитанный мужлан. "Но Бостром тотчас же... бросился на меня и стал кусать левую руку... Защищаясь, я дал Бострому две пощечины и вынул из кармана револьвер, который всегда и везде носил с собой, с целью напугать Юострома и заставить уйти, а никак на стрелять в него..."

Приведем цитату из "Московского телеграфа"
"...Я не помню... кто выстрелил из револьвера, я ли нечаянно, или Бостром; но последний в начале борьбы, когда он начал отнимать у меня револьвер, всячески старался направить дуло револьвера мне в грудь... придя в себя, я заметил, что у меня контужена рука и прострелено верхнее платье".

Траектория выстрела при таком объяснении могла быть одна: направленная в грудь графу пуля, скользнув по его руке, нечаянно пробила ногу Бострому...
Такой версии мешало наличие по крайней мере двух свидетелей - помимо Александры Леонтьевны, еще и купца Ванюшина, который тоже видел конец схватки в вагоне. Пулевую контузию в руку отказалась подтвердить даже благосклонная медицинская экспертиза.

Уже в подборе свидетелей видна предвзятость суда, делавшего все, чтобы помочь подсудимому оправдаться.

Так, среди присутствующих на процессе почему-то не оказалось единственного свидетеля, самостоятельно выставленного обвинением. Того самого купца-пассажира Ванюшина. Зато судьи благосклонно выслушали свидетелей защиты, вроде графского лакея Сухорукова, который плел расчитанные на дам и присяжных душеспасительные росскозни что "они (граф) были так огорчены поступком графини, что денй до десяти пищи не принимали".

Вы, конечно, уже поняли, что сидящий на скамье подсудимых граф - это отец будущего писателя А. Н. Толстого, графиня Александра Леонтьевна - мать, а Алексей Апполонович Бостром - отчим. Сам будущий писатель, которому тогда не исполнилось еще от роду и одного месяца, в день суда находился на руках матери в доме Бострома, за несколько десятков верст от Самары. Графиня Александра Леонтьевна Толстая на суд не явилась.

Итак, с одной стороны ревнивый муж, от которого, против всех законов морали, ушла беременная жена, бросив троих детей... С другой стороны чувства, ради которых графиня решилась на такой шаг, жертвуя всем...

Как бы вы поступили на месте судьи?